Профиль эксперта
Олеся Игоревна Старцева – российский ученый, пластический хирург, микрохирург, врач-онколог, доктор медицинских наук, профессор кафедры онкологии, радиотерапии и реконструктивной хирургии. Ведущий эксперт в области онкопластической хирургии и реконструктивной и эстетической микрохирургии молочной железы.Образование и карьера
❖ 1997 г. – окончила Московскую медицинскую академию им. И.М. Сеченова по специальности "Лечебное дело"
❖ 1999 г. – ординатура по специальности "Хирургия" в РНЦХ РАМН
❖ 2001 г. – аспирантура в РНЦХ РАМН
❖ 2010 г. – защитила докторскую диссертацию в РНЦХ РАМН
❖ с 2011 г. – профессор кафедры пластической хирургии Первого МГМУ им. И.М. Сеченова
❖ с 2018 г. – профессор кафедры онкологии, радиотерапии и реконструктивной хирургии Сеченовского Университета
Клиническая и научная деятельность
- Более 370 DIEAP-реконструкций молочной железы
- Около 650 микрохирургических операций по аутотрансплантации тканей в различных областях хирургии
- Автор более 300 научных публикаций по вопросам пластической реконструктивной и эстетической хирурги и соавтор двух монографий
- Правообладатель 7 патентов на изобретения в области реконструктивной хирургии
- Исполнительный руководитель Академической школы онкопластической хирургии молочной железы, объединяющей онкологов и пластических хирургов России
- Эксперт Хирургической секции ВАК
- Член Российского общества онкомаммологов (РООМ)
- Член Российского общества пластических хирургов (РОПРЭХ)
- Член Международного общества эстетических пластических хирургов (ISAPS)
- Член Всемирного общества реконструктивных микрохирургов (WSRM)
- Член диссертационного совета по онкологии и пластической хирургии Сеченовского Университета
Сфера научно-практических интересов
❖ Микрохирургическая аутотрансплантация тканей
❖ Маммология (все виды операций на молочной железе)
❖ Коррекция возрастных изменений лица
❖ Все виды пластических операций на теле
Профессор Старцева является активным популяризатором микрохирургических методов, регулярно выступает на международных конгрессах, проводит обучающие курсы для хирургов из России и стран СНГ.
Клиники, в которых принимает и оперирует эксперт:
г. Москва
❖ Университетская клиническая больница №1 Сеченовского университета
❖ Онкологический центр 1 ГКБ им. С.С. Юдина
❖ Научно-практический центр в Госпитальной сети клиник «Семейная»
О методе реконструкции DIEAP-лоскутом
– Что такое DIEAP-лоскут и почему эта техника реконструкции молочной железы сегодня имеет статус «золотого стандарта»?
– DIEAP – это кожно-жировой лоскут без мышц. В отличие от TRAM-лоскута, когда используется прямая мышца живота, мы сохраняем мышцу полностью с минимальными повреждениями. С помощью оптического увеличения выделяем DIEAP-лоскут, и выполняется микрохирургический этап – сшивание сосудов лоскута и реципиентных сосудов в области грудной стенки под микроскопом.
Важно, что используется аутологичный (собственный) материал женщины. Реконструированная грудь выглядит и ощущается абсолютно естественно. Интересно, что размер лоскута, который мы берем с передней брюшной стенки, часто точно соответствует размеру молочной железы.
Обычно это тот объем на животе, от которого многие женщины мечтают избавиться. Фактически мы проводим не только реконструкцию, но и полноценную абдоминопластику – обычно это отдельная эстетическая операция, весьма востребованная и дорогостоящая. Сама по себе такая операция стоит от 200 до 500 тысяч рублей.
Результат операции пожизненный. У меня есть пациентки с великолепным результатом спустя 15 лет после операции. Они могут заниматься любым спортом, включая силовые тренировки, пилатес. У меня есть целая коллекция фотографий пациенток – на горных лыжах, с штангой, занимающихся йогой.
– Для каких случаев этот метод подходит?
– Оптимальные показания – комплексный дефект после мастэктомии у женщины с достаточным объемом тканей на животе. Идеально, если железа среднего или большого размера. DIEAP-лоскут является оптимальным решением для пациенток, прошедших лучевую терапию, после которой имплантационная реконструкция проблематична. Также мы работаем и со сложными случаями – проводим вторичные реконструкции после неудачных операций с имплантом.
– Какова средняя длительность операции?
– В среднем операция длится 6–8 часов. Если приближается к 10 часам – значит, были технические сложности. Мы работаем в команде с коллегами – готовим реципиентную зону на грудной стенке, выделяем сосуды, забираем лоскут с живота.
Длительность операции, конечно, зависит и от анатомии. Иногда лоскут питается одним хорошим перфорантом – тогда быстрее. Иногда нужно выделять несколько мелких перфорантов, обходить мышечные волокна – это сложнее и дольше. Важно моделирование лоскута, на что тоже требуется время, а также состояние реципиентных сосудов после лучевой терапии. После операции пациентка встает уже на следующий день. Выписка обычно на 5–7 сутки, в зависимости от самочувствия.
– Каковы риски?
– Риск потери лоскута существует, но при правильной технике и накоплении достаточного опыта он минимален. Накопление опыта в микрохирургии я называю рутинизацией. Когда делаешь такие операции регулярно, раз в неделю минимум, результат становится максимально предсказуемым.
Благодаря регулярности практики и накопленному опыту, сегодня я перестала терять лоскуты. Врач должен понимать, когда нужно использовать две сосудистые ножки при высоком индексе массы тела, когда делать венозный супердренаж, как работать с проблемными сосудами после лучевой терапии. Необходимо иметь алгоритм действий при осложнениях. Мы «мониторим» состояние лоскута круглосуточно в первые дни. Если возникают проблемы с кровоснабжением – пациентку везут в операционную для ревизии анастомозов. Также используем непрямые антикоагулянты в послеоперационном периоде.
– Что нужно для успешной реконструктивной операции с DIEAP-лоскутом?
– Во-первых, команда. Это работа как минимум двух операционных бригад, анестезиологов, операционных сестер, которые понимают специфику микрохирургии. Во-вторых, инфраструктура клиники с соответствующей материальной базой: операционные микроскопы, микрохирургический инструментарий, возможность длительных операций.
И наконец, идеология. Нужно верить в метод, развивать технологию, оптимизировать лечебный процесс, постоянно учиться. Нельзя стоять на месте. Владеть техникой пересадки DEAP-лоскута недостаточно, нужно, например, знать, как учесть наличие лимфедемы – такое осложнение встречается после мастэктомии и лучевой терапии примерно в 30% случаев. В таких ситуациях мы делаем лимфовенозные анастомозы и даже пересадку лимфоузлов.
Путь в микрохирургию
– Как вы пришли в микрохирургию? Это нетипичное направление для хирурга и тем более для пластического хирурга.
– Моя история началась на третьем курсе медицинского института, в середине 90-х. Это был очень противоречивый период для микрохирургии в России. С одной стороны, я застала еще шлейф той советской романтики, когда микрохирургия была на пике – модно, круто, это была мечта многих хирургов. С другой стороны, я стала свидетелем того, как все это стремительно разваливалось.
Надо понимать контекст: микрохирургия в СССР развивалась уникальным путем. В 1976 году министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский издал приказ о создании системы микрохирургической помощи. Это была грандиозная централизованная система. Главный центр – Российский научный центр хирургии, в каждом крупном городе создавались отделения микрохирургии, в каждой союзной республике – свои центры. Все регламентировалось, координировалось, люди приезжали на обучение, защищали диссертации.
Период с 1976 по конец 80-х был расцветом советской микрохирургии. Первые реплантации конечностей, пересадки лоскутов – все это сопровождалось информационной шумихой, это были уникальные операции мирового уровня. Помню историю с девочкой, которой газонокосилка отрезала обе ножки – реплантацию делали в РНЦХ, участвовали хирурги разных национальностей.
Но к моменту, когда я училась на третьем курсе – в 1995-96 годах, – эта система уже рассыпалась. Развал СССР разрушил всю структуру: кто будет платить, координировать, как привозить пациентов? Все держалось только на энтузиазме отдельных хирургов.
– И в этот непростой период вы решили пойти в микрохирургию?
– Да, именно в этот момент я и узнала про отделение экстренной микрохирургии в 71-й больнице на Можайском шоссе. Узнала от коллег – молодых врачей, которые там уже дежурили. Я была целеустремленной студенткой – сама поступила в институт, пришла со своими амбициями. И когда услышала про микрохирургию, поняла – вот это то, чем я хочу заниматься.
Но начало было совсем не романтичным. Я устроилась туда подрабатывать операционной медсестрой – просто чтобы быть рядом, помогать, видеть операции. Дежурства были очень тяжелые. В те годы еще привозили много травмированных кистей – циркулярные пилы, производственные травмы. Я даже говорила тогда: «Надо запретить циркулярную пилу!»
Представьте, приезжает пациент с отрезанными тремя пальцами. Один палец реплантируется в среднем три часа. Три пальца – это девять часов операции. И это все совмещалось с обучением в институте! Я поступила на научный факультет, куда отбирали отличников после третьего курса, и там нужно было писать дипломную работу, выбирать научного руководителя.
В какой-то момент мне даже казалось, что я не вытяну эту экстренную хирургию – физически тяжело, эмоционально выматывающе. Бесконечные пальцы, руки, реплантации... Я тогда вообще не знала, что микрохирургия бывает какая-то другая.
– Как это выяснилось?
– Помог случай. Я задержалась после дежурства, и мне сказали, что сейчас будет плановая операция. Приедет профессор Рубен Татевосович Адамян и будет делать операцию по пересадке лоскута. Это был мальчик с ожоговым повреждением руки и гениталий – электротравма, он помочился на электропровод, дуга замкнулась. С рукой справились в отделении, а для реконструкции пригласили профессора Адамяна.
И когда я увидела эту операцию – фаллопластику с использованием микрохирургической техники, авторской методики Адамяна – я поняла: вот оно! Оказывается, существует не только пришивание пальцев и рук, а плановая микрохирургия, пересадка лоскутов, тонкая реконструктивная работа. Эта тонкая работа под микроскопом – именно так я представляла себе хирургию и себя в ней.
Я выяснила, где работал тогда Адамян – в Российском научном центре хирургии им. Б.В. Петровского, в отделе восстановительной микрохирургии под руководством академика Николая Олеговича Миланова. Конечно, Миланов был окружен легендами – строгий, суровый академик.
Но – и это нужно понимать ту эпоху и Московскую медицинскую академию – суровым он был для кого угодно, только не для студентов. В Московской медицинской академии студентам никогда не говорили «нет». Любую, даже бредовую идею всегда поддерживали. Это была старая школа, интеллигентные люди, учиться там было большим счастьем.
Я разработала план, как к нему подойти. Шла по цепочке – просила одного профессора представить меня другому, помогала написать статью, нарисовать иллюстрации – все честно. Так и дошла до Николая Олеговича с просьбой стать моим научным руководителем для дипломной работы.
Он посмотрел на меня и сказал: «Ну пожалуйста, давайте проверим, что вы можете». Дал мне тему, близкую к работам Рубена Татевосовича, но посильную для студента – литературный обзор. Я изучила докторскую диссертацию Адамяна – там было 12–14 патентов на изобретение, грандиозная работа – написала продолжение в виде обзора, защитила дипломную работу и попросилась в ординатуру.
– Когда вы освоили технику с DIEAP-лоскутом?
– В 2008 году Борис Львович Шилов, ученик Николая Олеговича, который к тому времени уже работал в Германии, договорился, чтобы я могла посмотреть операции у профессора Акселя Марио Феллера в Мюнхене. Я поехала с аспиранткой, провели там две недели. И вернулись совершенно «заряженные». Мы сформировали операционную бригаду и в октябре 2009 года сделали первую в России пересадку DIEAP-лоскута в РНЦХ.
Кстати, когда мы начали развивать направление DIEAP-лоскута, нас критиковали коллеги: «Зачем возиться? Можно же без лоскута сделать, и можно с TRAM-лоскутом!» Но мы верили в методику. Масштаб мышления Николая Олеговича проявлялся во всем – он говорил: «Занимайтесь, вы молодые, развивайте направление». И мы пробивали эту стену.
Энтузиастами развития использования DIEAP-лоскута были молодые хирурги, в их числе Дмитрий Владимирович Мельников. Все операции мы выполняли вместе – при поддержке наших руководителей. Мы популяризировали и выступали с докладами по DIEAP-лоскуту, и только у меня было 60 докладов, а еще какое-то количество у Дмитрия Владимировича. Везде, где только можно, – конференции, симпозиумы, курсы. Постепенно стена начала рушиться. Сейчас, когда смотришь статистику, понимаешь: мы были правы. DIEAP-лоскут стал одной из самых популярных операций среди микрохирургов в мире, и становится такой в России.
Масштабирование опыта
– Сколько всего микрохирургических операций вы провели на сегодня?
– Для реконструкции молочной железы – 372 DIEAP-лоскута. Но я же занималась не только этим направлением. Микрохирург может и должен быть поливалентным.
С 2000-го по 2004 год я делала микрохирургическую аутотрансплантацию в урогенитальной области – это 240 операций. С 2004-го по 2007 год – челюстно-лицевая хирургия, 39 операций. С 2008 года основное направление – молочная железа, но продолжаю и урогенитальную микрохирургию.
В целом около 650 микрохирургических операций по пересадке лоскутов. Если считать все анастомозы, которые я сшила, то счет идет на тысячи. Но вопрос ведь в том, что считать: только анастомоз ты сшил? Или ты забрал лоскут? Или и то, и другое? Или еще и выхаживал больного после операции?
Я с ординаторской скамьи «тряслась» над этими лоскутами – сначала ассистировала, потом начала шить анастомозы, пока кто-то другой забирал лоскут. Но я за честный подсчет – около 650–700 полноценных микрохирургических операций, где я была ключевым хирургом.
– Вы также врач-онколог. Насколько это важно для успеха операции?
– Занимаясь микрохирургией на стыке специальностей, я поняла: нужно освоить смежную область. Я получила сертификат онколога и сейчас работаю в онкологическом отделении НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина, что дает мне возможность оперировать пациенток по квотам.
На территории реконструкции молочной железы я сегодня нахожусь еще и на правах онколога. Это позволяет подходить к лечению комплексно: понимать онкологический диагноз, прогноз, влияние адъювантной терапии и планировать оптимальную стратегию – одномоментную или отсроченную реконструкцию.
– Какова ситуация с доступностью этих операций в России?
– Методика развивается, растет число хирургов, владеющих техникой. Появляются новые центры: в МНИОИ им. П.А. Герцена два отделения сейчас занимаются DIEAP-реконструкциями, причем второе отделение начало всего два года назад и уже догоняет первое. В Первом онкологическом центре ГКБ им. С.С. Юдина мы с д.м.н., профессором кафедры онкологии, радиотерапии и реконструктивной хирургии Сеченовского университета Марией Владимировной Ермощенковой создали и поддерживаем работу в Академической школе онкопластической хирургии молочной железы, где обучаем реконструкции онкологов и пластических хирургов. Нужно назвать НМИЦ онкологии им. Н.Н. Петрова в Санкт-Петербурге. В Москве растут команды, микрохирургия развивается во многих частных клиниках. В Сеченовском университете такие операции выполняются двумя бригадами – на кафедре пластической хирургии и на кафедре онкологии, радиотерапии и реконструктивной хирургии.
– Как международное сообщество оценивает российский опыт?
– Последние годы в вопросах реконструкции молочной железы и микрохирургических технологиях, подходах к онкопастической хирургии молочной железы мы на равных с нашими западными коллегами. В конце 90-х и начале 2000-х мы учились у западных коллег и равнялись в большей степени на них. За последние 10 лет ситуация выровнялась – и сегодня мы также обучаем коллег из других стран. К нам приезжают учиться из Ближнего Востока, Китая, бывших республик СССР. Они ориентируются на нас так же, как мы когда-то ориентировались на европейцев. Я регулярно участвую в международных конгрессах, мы организуем симпозиумы по реконструктивной микрохирургии. Последние десять лет проводим конгресс «Актуальные вопросы микрохирургии памяти Н.О. Миланова».
С точки зрения медицинского туризма – да, к нам едут пациентки из-за рубежа. Из Китая, ближних республик, стран, где такие технологии недоступны или очень дороги.
